Содержание
К началу Второй мировой войны знаменитый мужской монастырь на острове Валаам переживал не лучшие времена: под властью Финляндской Православной церкви в нем воцарились внутренний раскол и большая бедность. Во время советско-финской войны, 18 марта 1940 года, прозвонил монастырский колокол — в знак, что обители, оказавшейся в зоне боевых действий, отныне не существует: вся братия выехала, забрав монастырские святыни. А в 1950 году в опустевших кельях на Валааме оказались новые насельники: согласно указу Верховного Совета (правда, локального — Карело-Финской ССР), тут открылся Дом инвалидов войны и труда.
Что такое «Валаамский дом инвалидов»
Любопытно, что до массового отъезда монахов после начала Второй мировой Валаамская обитель — на протяжении всей своей истории — служила местом не всегда добровольного ухода от мира: монастырь был дальний, жизнь в нем представлялась нелегкой, туда еще со времен Ивана Грозного периодически ссылали «на покаяние» и простых провинившихся иноков, и «пошедших против линии партии» иерархов.
Дом инвалидов — если прочитать популярные интернет-материалы на эту тему — тоже представляется местом ссылки неугодных, только ссылали власти не церковные, а светские. И от кого избавлялись — от ветеранов, покалеченных воинов Великой Отечественной войны! Почему им не нашлось места в послевоенном СССР, правда ли, что Генералиссимус просто-напросто избавился от проблемы нехитрым способом, и чем так не угодили ему калеки, что их отправляли на далекий остров на севере Ладожского озера — теперь хотят знать многие.
Великая Отечественная не только унесла миллионы жизней — она, как сказали бы сегодня, «изменила качество жизни» множества людей, вернувшихся с полей битв жестоко покалеченными. По сети гуляет статистика из исследования о потерях вооруженных сил СССР и России по результатам военных действий 20-го столетия. Вот Великая Отечественная:
- последствия ранений, заболевания, возраст послужили основанием для демобилизации 3 млн 798 тыс. 200 человек;
- инвалиды 2 млн 576 тыс.;
- из этих — 450 тыс. без обеих рук и ног.
А еще слепые, оглохшие от взрывов и контузий, оставшиеся без лиц и кожных покровов горевшие в танках, без половых органов после мин «лягушек», парализованные…
Какая из статистик правдива, неясно. Ясно, что количество изуродованных войной было чрезвычайно велико. Их отправляли в холодный Валаамский «лагерь» доживать последние годы, убирая с улиц крупных городов. Появление такой точки зрения объясняется двумя факторами: реальная удаленность, оторванность Валаама от мира (ранее от Российской империи, теперь от СССР) и естественная нехватка информации о происходящем внутри дома — и книга ленинградского историка Евгения Кузнецова, работавшего на Валааме экскурсоводом, «Валаамская тетрадь», впервые опубликованная в 2001 г. Произведение крайне неоднозначное.
В «Валаамской тетради» автор вспоминает о Свердловске начала 1950-х годов и о виденных им лично безногих инвалидах на подшипниковых тележках — возле маленьких городских пивных. «А потом они в одночасье куда-то пропали». И тут же автор пишет, что ему самому было «лет 5-6». Позабыв, что в 1950-м ему было уже 10. Детские воспоминания — вещь крайне расплывчатая, неточная, принимать их на веру просто глупо — особенно в этом тексте автор, кажется, не помнит, в каком конкретно году (или годах) исчезли инвалиды. Странное «одночасье»!
Автор называет причину высылки калек: они мешали счастью советских граждан, омрачали радость победы: человек увешан орденами, достоин уважения и почтения, «а он… милостыню просит!», вот и удаляли их с глаз подальше.
Книга Кузнецова вызывает естественные сомнения в объективности автора: она написана вычурным, экзальтированным слогом, слово «Православие» будто бы с «благоговейным придыханием» пишется почему-то с заглавной, тон откровенно истеричен, а выводы странны.
Автор переживает о том, что «эту богадельню» на Валааме запрещалось показывать туристам. Гида, нарушившего запрет, ожидали «разборки в КГБ» и, разумеется, потеря работы. Замалчивают, скрывают, прячут язву кровоточащую!
Любопытно, почему автору совершенно не приходит в голову элементарный вопрос об этичности подобных экскурсий. Часть инвалидов Валаама сама стремилась пообщаться с приезжими, но каково было бы безнадежно обездвиженным, если бы к ним являлись шумные толпы любопытных! Еще — Кузнецову это известно — многие инвалиды намеренно прятались в доме на Валааме от «большого мира», не желая показываться в таком виде семье.
Именно эту книгу неизменно цитируют в интернетных статьях о том, как по приказу Сталина искалеченных бойцов «отправили на смерть» в «дома с тюремным режимом». Часто они иллюстрируются прекрасными рисунками Геннадия Доброва, прожившего в доме на Валааме 3 месяца — обычно авторы выбирают самые шокирующие портреты инвалидов. Популярно «Возвращение с прогулки»: безногая женщина с букетиком полевых цветов, заткнутым за пояс, передвигается с помощью рук в толстых перчатках.
Обычная подпись гласит: это портрет Серафимы Комиссаровой, разведчицы, в годы войны во время боевого задания вмерзшей в лед и потерявшей возможность нормально передвигаться. Но… у Серафимы Николаевны были ноги, пусть безжизненные, лично Добров возил ее в инвалидной коляске! А героиня потрясающей картины — землячка художника, Валентина Коваль из Омской области, не сломленная годами жизни в положении инвалида.
Для создания душераздирающей статьи достаточно 2 источников, один из которых субъективен, а второй почему-то невозможно «процитировать» правильно. Но потомкам В. Коваль и С. Комиссаровой, если они живы, вряд ли приятна такая путаница.
«Как избавлялись от инвалидов ВОВ»: реальность или миф?
Так что же происходило: куда делись в послевоенные годы военные инвалиды из Свердловска и прочих крупных городов, и действительно ли на Валааме творился ад кромешный?
Стоит представить (почти невозможно!) моральное и душевное состояние этих искалеченных воинов после войны. Это сегодня даже застарелая детская обида служит основанием долгие годы жалеть себя, бесконечно лечить психологическую травму — тогда ни о какой психологической реабилитации не слышали.
Многие инвалиды пришли не домой, в круг семьи, потому что домов и семьи уже не было: война оставила без жилья и родных. Мужественные бойцы, уважаемые семьей и окружающими в мирной жизни и боевыми товарищами на войне, не могли пережить последствия инвалидизации: сильный, уверенный в себе мужчина остался калекой, неполноценным (хорошо, если не слепым, не «самоваром» — такое точное, но крайне циничное прозвище было у «обрубков», лишенных всех конечностей).
Разумеется, инвалид ощущал себя «бывшим человеком», выброшенным из жизни: он не представлял, что будет делать дальше, как содержать семью, если она была, и закономерно опасался, что такой он будет лишь обузой своим домашним. Не редкостью был распад семей инвалидов — не каждая женщина могла сосуществовать с человеком, физически и морально травмированным так ужасно. Никакой психологической помощи инвалидам не оказывалось ни на государственном, ни на иных уровнях, в ход шло народное средство от «тоски-печали»: водка в компании с товарищами по несчастью, такими же инвалидами без дома и семьи. Бедолаги сбивались в группки, пили, попрошайничали, опускались, доживая оставшиеся годы.
После правительственного решения начать борьбу с «паразитизмом» (он вышел 23.06.1951) нищих (инвалидов и прочих) начала задерживать милиция — в местах их промысла. Вот статистика (это докладная записка «наверх» МВД СССР от 20. 02. 1954) о количестве задержанных уставшими органами правопорядка нищих:
- II половина 1951 года — почти 108 тыс.;
- 1952 — почти 157 тыс.;
- 1953 — более 182 тыс.
И совсем печальные проценты. Из всех нищенствующих и деклассированных:
- 70% были инвалидами (как войны, так и труда);
- 20% — люди в трудной жизненной ситуации, как говорят сегодня;
- 10 % — профессиональные попрошайки, из них 3% — откровенные «христарадники», «тунеядцы», то есть граждане, вполне способные, но не желающие трудиться.
Далее автор доклада сетует на медленное строительство специализированных учреждений для таких граждан. Он упоминает отказы отправляться туда, «самоволки» уже оттуда, отмечает, что по закону принудительно содержать их там нельзя.
Нищенская судьба ожидала не всех инвалидов, но психические резервы человеческих особей различны. Множество инвалидов вернулось в семьи, даже сумело трудоустроиться: существовала возможность работать, не имея ног, даже рук. То есть случаев «относительного благополучия» было много. Но осуждать не справившихся с жизнью мы не вправе.
Нищенствующие, спивающиеся инвалиды превратились в проблему, государство принялось решать ее как умело. А именно — занялось, в рамках ликвидации нищенства, созданием пресловутых домов инвалидов и престарелых (их катастрофически не хватало и в 1954, почти к середине 1950-х годов, все тот же доклад).
Кстати, куда делись такие же общественные элементы, жившие не в больших городах, а в селах, никто не спрашивал. А никуда, на сельских инвалидов у властей просто не хватало ни времени, ни ресурсов, и они продолжали годами голодать, попрошайничать, спиваться в своих деревнях и поселках. Их никуда не отправляли… разве что по их собственным просьбам! Валаамский контингент инвалидов не «отлавливали по улицам», а привозили из других карельских домов, где не было лишних мест (сопроводительные документы сохранились), а также отправляли на Валаам по их заявлениям. Иногда человек принимал такое решение, пожив в семье год, два, три. Но поняв, что один в статусе инвалида — или со стариками-родителями — не выживет и их «потопит» своей беспомощностью. Специальная комиссия изучала жилищное, финансовое положение инвалида — по итогам принималось решение. Были инвалиды, не желающие на годы обременять семью — молодую жену, малых детей.
Дома для неприкаянных инвалидов создавались не только на Валааме, но в Вологодской и Омской областях, Белоруссии, на Соловках. Часто под них шли опустевшие монастырские помещения (на стройку новых домов ушли бы годы). Да, условия проживания были порой удручающими — сторонники «адской» версии «уничтожения инвалидов» напоминают: электричество на Валааме появилось спустя два года после заселения инвалидов, то есть в 1952 году! Их удивит информация о том, сколько совершенно обычных русских деревень жили при дневном и свечном свете до середины 1960-х годов…
Дом на Валааме явно стоял в списке очередников на электрификацию не последним и не в середине! Высокая смертность инвалидов в первый год объяснима: дом (давно заброшенный) не отличался устроенным бытом (итоги войны — полстраны в те годы лежало в руинах), играл роль стресс от перемены жизненных обстоятельств, часто — преклонные годы (есть примета — старикам нежелательно менять место жительства, они ненадолго переживут переезд)…
Григорий Добров, автор знаменитых «Автографов войны», проживший 3 месяца возле дома на Валааме, опровергает слова об «инвалидах из городов», утверждая, что основная масса была из местных, карельских городков и сел, пострадавших от войны: «здесь дрались, здесь их ранило, и они «доживали век в краях родных, в этих палатах».
Он же рассказывает о возможности для жильцов дома на Валааме прогулок на свежем воздухе, причем в прекрасном саду, о рыбе из озера, яблоках, ягодах, молоке и масле на столе инвалидов: «Кормили… хорошо, очень хорошо». Тех, кто не мог дойти до столовой, обслуживали санитарки, «тихие, спокойные», жившие тут же. Существовала и активно функционировала баня. Проживали валаамские инвалиды даже и семьями с детьми. Семью могли создать инвалид с санитаркой — особенно если инвалид был молод.
Также существуют документы о поездках жителей дома на Валааме в Петрозаводск, списки «уволенных» и «отправленных на место жительства» по ходатайствам членов семьи, запросы инвалидам об их желании или нежелании проживать на иждивении государства, отчеты о получении военных пенсий… Не похоже это на ад, место, куда ехали умирать.
Существует статистика численности «ссыльных» по годам:
- с 20 ноября 1950 — 904,
- в 1952 – 876,
- 1953 – 922,
- 1954 – 973, и т.д.
Это при том, что жильцы валаамского дома — глубокие инвалиды с последствиями тяжелейших ранений, часто немолодые. Средняя смертность — 6 человек в год, слишком мало для «намеренного истребления».
Заключение
История — особенно столь недавняя — требует очень вдумчивого, бережного отношения. И объективности, а не покраски в белое или черное. Оттенки и нюансы есть всегда. Спекуляции (особенно на темах войны, послевоенных годов, инвалидов из далекого дома на Валааме) эффектны, порой обладают «слезовыжимательным» эффектом, но правдой от этого они не становятся. Почему-то валаамские воспоминания Доброва — тоже весьма эмоционально написанные — воспринимаются совершенно иначе, чем произведение Кузнецова. Может быть, потому, что первое — правда, а второе — не очень похоже на нее.
Загрузка...
